Откуда он вынырнул - я так и не успел заметить. Как будто из воздуха соткался. А иначе откуда бы ему взяться там, в углу, сбоку от меня, если к двери я сижу другим боком, а окно прямо у меня перед глазами?.. Да и какая мне, впрочем, разница, откуда возникло это существо, - после девятой за вечер "отвертки", намешанной в граненом стакане из последних выжатых из упаковки капель сока и не жалеючи налитого доверху виски, такие мелочи утрачивают всякое значение, а движения волшебным образом замедляются вместе с мыслями и реакциями, и можно просто таращиться на это чудо, неожиданно озарившее своим великолепием мою обшарпанную и неприбранную комнатушку, и совершенно не заботиться о приличиях и последствиях, - вот когда сформируется в глубинах затуманенного сознания тяжеловесно-неуклюжая мысль, пусть она и беспокоится на сей счет, только желательно без моего участия, я весь обратился в одно только из пяти дарованных природой чувств - в зрение - и не желаю из этого режима выходить, так что пусть уж она там сама справляется, мысль эта... Даже если комната моя волею каких-нибудь шкодящих от безделья сил вдруг оказалась на перекрестке лазеек в межмировом лабиринте – что мне за дело до того сейчас? Магическая сила алкоголя надежно ограждает мое сознание от страха перед подобными шуточками мироздания, даруя столь прочное ощущение собственной неуязвимости, что никакие демоны не страшны мне сейчас, с любым я готов поздороваться за когтистую лапу и выпить на брудершафт, еще и рад буду их появлению, потому что присутствие их временно отгоняет на второй план демонов другого толка – тех, которые вечно гнездятся в моей душе, грызут ее не переставая или же скребутся в ней вместо пресловутых кошек, не оставляют в покое ни на миг, кроме как в тяжелом похмельном сне…
Ослепительно-клыкастая улыбка, слишком широкая, чтобы восприниматься как выражение искреннего дружелюбия. Вспышки отраженного света на его блестящем наряде, перемещающиеся в пространстве относительно друг друга и все вместе, когда он двинулся в мою сторону, - ну зачем же так быстро, мама миа, я же не успеваю не то чтобы понять происходящее, но даже и отследить, а какая пластичность в элементарнейших жестах, куда там змеям и кошкам вместе взятым… Нет, в горло мне не вцепился, хоть я и ждал чего-то подобного. Сел к столу. Принюхался к остаткам моего пойла, состроил брезгливую гримаску, хотел было положить локти на стол, но после внимательного изучения его поверхности передумал, откинулся на спинку стула. Точно, демон, - человек с этой перекошенной имитации мебели давно бы уже грохнулся. Янтарно-желтые раскосые глаза поймали мой мозг в скрещение буравящих взглядов, как прожектора самолет в киношке про войну, ну зачем же так, разве для того я старательно напивался, чтобы нестерпимое сияние непонятно какой силы устроило иллюминацию в моей голове, как в кабине у того несчастного летчика, минус семь «отверток», ну кто тебя просил, злобная тварь, минус еще… С опозданием зажмурился – бесполезно, глазищи как рентген, через стенку и то достал бы. Отпустил, ну наконец-то, теперь бы задремать от облегчения, но для этого я слишком трезв, до неприличия трезв. Значит, придется покориться неизбежности и открыть глаза, чтобы выяснить, чего на сей раз надо от меня этой неизбежности, принявшей для разнообразия столь экзотический облик… Смотрит, сощурясь. Усмехается. Блестящие черные волосы ниже плеч длиной, белая как мел кожа, аккуратно подведенные черным губы, черный костюм – такой тесный, что невозможно понять, как он в него вообще втиснулся, черный лак на острых когтях, клыки в полпальца длиной. Хищник гламурно-готичный… Хмель улетучился напрочь, но страха я все равно не ощущаю, только пробуждающееся любопытство. Наверное, это оттого, что слишком нереальным кажется происходящее – спьяну чего только не пригрезится, но чтобы оно само устроило сеанс насильственного отрезвления своему невольному создателю, а потом еще и никуда не исчезло – это уже за гранью понимания.
- Ну, и зачем? – спрашиваю, с трудом ворочая языком, собственный голос кажется незнакомым – это ж сколько я тут просидел в безмолвии тет-а-тет с компьютером и выпивкой, двое суток, трое, больше?.. – Что, пьяных ты не ешь, невкусно?..
- Тебя чтобы есть, это сначала отмывать надо незнамо сколько, а потом в маринаде вымачивать, чтобы амбре перебить, - демонстрирует мне особо зубастую улыбку. – Но за любезное предложение все равно спасибо…
Глаз с меня он по-прежнему не сводит, и теперь это кажется даже приятным – медовое тепло умерившего свою жгучесть взгляда из-под длиннющих угольно-черных ресниц, а на меня давно вообще никто не смотрел, собственное отражение в зеркалах не в счет. Я обдумываю его реплику и обижаюсь – амбре, тоже еще выдумал, я же мылся перед тем, как напиться, следуя примеру англичанина из какой-то книжки, который досиделся на необитаемом острове до того, что окончательно спутал явь и бред, но бриться по утрам не прекращал, дабы не одичать. Или это долженствует означать, что нечисти мой одеколон не по вкусу?..
- И это вместо того чтобы обрадоваться, что я не счел его съедобным! – он закатывает глаза в притворном негодовании при виде кислого выражения на моей физиономии. – Вот и пойми вас, людей, после этого… Ты что, в самом деле жаждешь предложить мне себя?
Предложить себя… Я бы предложил, еще и с каким удовольствием, вот только не в том смысле, в каком сказал это он… Теперь я даже представляю, откуда он мог взяться такой – из моих эротических кошмаров, той их части, которая в памяти после пробуждения не задержалась, мы ведь большую часть своих снов не помним, но это еще не значит, что мы их не видели…
- А разве такие, как ты, ждут, чтобы им что-то предлагали? – спрашиваю в тон ему, наслаждаясь двусмысленностью контекста. – Захочешь – сам возьмешь, я так думаю…
- Верно, - улыбается жизнерадостно. – Возьму. Если захочу. Но в данный момент как-то, знаешь ли, не хочется. Уметь надо – досидеться в собственной скорлупе до такого тухлого состояния, что на тебя даже самый оголодавший людоед не польстится.
- Это… в каком смысле? – вопрошаю ошарашенно. В стакане пусто, в бутылке тоже, а жаль. Если глюк – порождение пьяного бреда, беседовать с ним на трезвую голову положительно невозможно. – Если упомянутый тобой людоед намеревается употребить в пищу плоть, что ему за дело до состояния духа, оболочкой которому эта плоть служит?..
- Ну вот, а еще эрудита из себя корчит, - глюк этот еще жизнерадостнее изображает голливудскую улыбку а-ля Дракула. – Даже ваши ученые уже додумались, что на качество мяса сильно влияет настроение животного на момент забоя. Что уж говорить о нас, вампирах, давно уже установивших опытным путем, что кровь таких вот погруженных в депрессию жертв имеет ярко выраженный неприятный привкус, из-за которого мы и называем такое их состояние тухлым…
- За каким тогда чертом ты ко мне явился? – начинаю злиться. – Я тебя, между прочим, не звал. Если я настолько никуда не гожусь, что даже голодный вампир от меня нос воротит, что же ты сидишь здесь до сих пор, чего ждешь?!
- Полночи жду, - зевает. – Я сюда по ошибке впрыгнул, а в вашем измерении порталы в полночь открываются. Вот еще пять минут полюбуюсь на оказавшуюся несъедобной добычу и уйду…
- А хмель с меня стряхивать зачем надо было? – спрашиваю почти жалобно.
- Чтобы оценить состояние добычи, - охотно поясняет он. – А то пьяные люди иной раз с виду нормальными кажутся, а куснешь – не отплюешься…
Переводит взгляд с меня на часы за моей спиной. Гибким движением поднимается со стула, потягивается, как разнежившийся кот, – опасный и красивый, невозможно красивый, луч света в моем пыльном царстве, вот сейчас исчезнет – и мир снова станет пустым, холодным, ненужным мне и не нуждающимся во мне. Продефилировав мимо меня, открывает дверцу шкафа, останавливается, ждет… Большая стрелка на часах накрывает собой маленькую, сливается с ней в единое целое, прижимает к циферблату, наверное, вот так же смотрелось бы, если бы я решился встать со стула, на котором застыл будто приклеенный, прижать его к шкафу, соприкоснуться всем телом, хоть на мгновение, как эти стрелки, но все равно не успею – сейчас качнется верхняя из них, и точно так же откинет в сторону меня от него, все сказки заканчиваются, когда бьет полночь…
- Не уходи, - говорю чуть слышно.
Он застывает на месте, изумленно воззрясь на меня:
- И это вместо того чтобы радоваться, что живым остался после встречи со мной, и даже невредимым?! Неправильный какой-то человек, таких я еще не видел. И ведь не врешь же, что самое странное…
- Не уходи, - повторяю, как заклинание, растеряв все другие слова.
- В другой раз, о’кей? – улыбается мой беспечный демон. – Я рассеянный, могу и еще раз сюда нечаянно угодить, и если ты к тому времени из протухшего состояния души вытряхнешься, - так и быть, доставим друг другу удовольствие: мне – ужин, тебе – легкая и приятная смерть…
Неуловимое движение – и его уже нет, а я тупо таращусь в глубину пустого шкафа. Удовольствие, ишь, сказанул… Золотая рыбка-пиранья прямо-таки, исполняет последнее желание, и то если успеешь стребовать… По-хорошему, радоваться надо, что от зубастого гостя благополучно избавился, и квартиру сменить поскорее, или хотя бы шкаф этот треклятый продать, пока не вылезло из него еще что-нибудь… Но я знаю, что в этой квартире я останусь, и шкаф останется тоже там, где стоит, и не потому, что мне лень трепыхаться и что-то в жизни менять, а потому, что вопреки здравому смыслу я буду надеяться увидеть его еще раз. Сочетание изысканного облика и жуткой сущности притягивает, как земля с высоты небоскреба, как океанская пучина через поручни лайнера, тяга эта сцепляется с инстинктом самосохранения, как пара разъяренных кошек, впервые за много лет позволяя чувствовать себя живым, и даже если это медленный яд, который впрыснул он в мою кровь, как паук, чтобы к урочному часу готово было для него лакомое блюдо, - все равно он – лучшее, что в моей жизни было, и если явится снова, я умру сам – от счастья…
Усилием воли я стряхиваю с себя волшебный морок. Нет, положительно он сделал что-то со мной, если он был на самом деле, а если не было – значит, пить надо или меньше, или больше, но не столько… Да, надо выпить, поскорее, пока не впечаталась в память эта встреча, стереть, размазать, растворить в алкоголе, забыть, вернуться к прежнему состоянию, ведь в нем мне было почти хорошо, а лучше и не может быть одинокой душе, порвавшей все связи с равнодушным холодным миром реальности. Выпить… Но в бутылке нет ни капли. Проклиная все на свете, выхожу в ночь. За добавкой, в ларек, здесь недалеко. Если повезет, не успею – как он сказал? – «вытряхнуться» из демоно-отпугивающего состояния души…